Украина между Востоком и Западом: граница двух цивилизаций станет мостом или пропастью

Станет ли граница двух цивилизаций линией раскола?

«Действующие силы истории не являются национальными, но проистекают из более общих причин. Взятые в своем частном национальном проявлении, они не могут быть правильно поняты, и потому их следует рассматривать только в масштабах всего общества», – писал Арнольд Дж. Тойнби (A.J.Toynbee) в своем известном труде «A Study of History», рассмотрев историю Великобритании в сопоставлении с историями других национальных государств. «В каждом случае, – продолжает он, – мы должны мыслить в терминах целого, а не части, видеть главы повести как события жизни общества, а не отдельного его члена, следить за судьбами его представителей – не за каждым, а в общем потоке, – воспринимать их как голоса единого хора, которые имеют смысл в общем строе гармонии, но теряют его, как только становятся набором нот, звучащих каждая в отдельности».

Отряхнув пыль, поднятую последней избирательной гонкой, мы наконец можем посмотреть на новый политический ландшафт Украины в целом, а не фрагментарно, прогнозируя уровень поддержки в том или ином регионе. Что же открылось перед нашим взором? Кроме разрухи социально-экономической – общество, в массовом сознании которого остается глубокий след взаимных обвинений в отсутствии патриотизма или, наоборот, в его чрезмерных проявлениях.

Если последовать примеру Тойнби и попытаться проанализировать новейшую историю Украины во взаимосвязи с происходящим в мире, то отметим, что наши неразрешимые внутренние проблемы являются не только следствием наших собственных ошибок. Последние трагические события в Москве, сохранение напряженности в Афганистане, отсутствие прогресса в ближневосточном урегулировании, проблемы Европейского Союза свидетельствуют о том, что у человечества по-прежнему нет однозначных ответов на самые острые вызовы современности. Украина не исключение, мы тоже барахтаемся со своими собственными национальными бедами, понять сущность которых вне контекста геополитики невозможно.

Пыль улеглась, и мы убедились в том, что за последние пять лет в нашем общем доме ничего к лучшему не изменилось. Разбросанные вещи и сдвинутая со своих обычных мест мебель остаются там, где и были: где им, собственно, быть не следует. Разделенная по принципу политических симпатий и особенностей исторического развития, страна ждет четкого и понятного сигнала власти, куда двигаться дальше, и власть обязана дать его народу. (Я уверена – так будет.)

Если воспользоваться советами Тойнби, то мы должны сказать себе: Украина развивается так, а не иначе, не только в силу проявления политической воли власти, на нее влияют многие другие факторы, в том числе и геополитические. Необходимость маневрировать между Западом и Востоком, выполнять роль моста между ними не является проявлением нашей слабости. Может, кому-то это не нравится, но так называемая многовекторность дает нам возможность использовать преимущества каждой из двух великих цивилизаций в свою пользу.

В свое время я довольно скептически относилась к выводу Самюэля Хантингтона о том, что линия раздела между этими цивилизациями проходит в том числе и по Украине. Однако со временем мне пришлось признать: американский философ не так уж и ошибался. Свидетельство этого – разлом в украинском обществе, вызванный как ошибками наших предшественников, так и историческими факторами. Мне кажется, главной ошибкой президента Виктора Ющенко было то, что он открыл для себя историю Украины слишком поздно, а открыв ее, начал почти с детским максимализмом делиться этим своим открытием с народом, или как он любил высказываться, с нацией, не задумываясь при этом, что история живет не только на страницах научных изданий, но и в памяти современников, переданной им в наследство предшественниками. Открыватель «чистой», не обезображенной советской идеологией истории Украины не учел, что национальная идея, основанная фактически на отказе от ее советского периода и антироссийской риторике, не объединит общество и не сгладит противоречия, которые с такой остротой начали проявляться, собственно, под влиянием попыток переписывания истории.

Руководствуясь наверняка благородными целями, экс-президент не учел, что историческое самосознание формируется не за год и даже не за пять лет. Вместо того чтобы настраивать общество на постепенное переосмысление наиболее сложных и болезненных страниц нашей истории во всей сложности и противоречивости происходивших в ней процессов, он занялся их мифологизацией. Таким образом, вместо полотен, достойных «Войны и мира», украинскому обществу были предложены адаптированные к новым условиям «Молодые гвардии», в которых мир разделен на «наших и немцев» и где нет места сомнениям, присущим человеческой природе в не меньшей степени, чем способность идти на смерть ради идеи, нерешительности и другим проявлениям того, что отличает людей – творцов истории от гипсовых или бронзовых идолов.

Но если экс-президент оставался по крайней мере последовательным в своем упрямом нежелании учитывать мировоззренческие настроения Южно-Восточной Украины, то экс-премьер-министр ставила своей целью выиграть президентские выборы, а не объединить общество. За время ее руководства в правительстве было несколько попыток подступиться к миссии интегратора. Подписание так называемого письма трех о предоставлении Украине ПДЧ на пути к вступлению в НАТО имело целью заручиться поддержкой прозападно настроенных избирателей, которых все же оказалось слишком мало, чтобы претендовать на успех в президентской кампании. Затем евроатлантическая тема была положена под сукно. Начались поездки в русскоязычные регионы, которые также вскоре были признаны политтехнологами малоэффективными. Затем – возврат к образу украинской Берегини, более украинской, чем сама Леся.

Все эти манипуляции с массовым сознанием привели к глубокому недоверию людей к политикам из так называемого национал-демократического лагеря. Проблема национальной объединительной идеи при этом, разумеется, не исчезла.

Возвращаясь к Тойнби, мы вынуждены согласиться, что историю Украины следует рассматривать во всей сложности процессов, связывающих ее как с объединенной Европой, так и с Россией. Но если евроинтеграционный тренд был и остается стратегическим стержнем нашей исторической перспективы, то отказ от стратегического партнерства с Россией ни в коем случае не может рассматриваться как альтернатива этому тренду. Неприятие обществом антироссийских проявлений подтвердили результаты последних президентских выборов. Думаю, и в Западной Украине, где предыдущая власть имела наибольшую поддержку, многие понимали вредность обострения украинско-российских отношений для наших национальных интересов. Встречаясь с людьми во Львове или Ивано-Франковске, я убедилась: они не сетуют на политику Москвы, а опасаются деукраинизации. Нормализация диалога между Киевом и Москвой, таким образом, не является чем-то, что выглядит как непреодолимое препятствие в процессе объединения Украины. Что касается опасений сворачивания процесса усиления роли украинского языка в создании государства, я убеждена – они напрасны. Постоянная спекуляция на них со стороны оппозиционных сил из той же, извините, кастрюли, что и прокисший борщ якобы антиевропейской настроенности президента Виктора Януковича.

Однако на чем же нам все-таки выстраивать национальную идею? Какими словами убедить непримиримых сторонников той или иной культурной традиции в губительности противостояния в этой сфере? Думаю, когда речь идет о духовности – на взаимном уважении друг к другу и вреде попыток перетянуть кого-либо в тот храм, в который ты ходишь молиться, если твой сосед ходит в другой.

Это должно обеспечиваться новой идеологией Украинского государства, основанной на принципах широкой культурной автономии регионов с правом выбирать тот язык общения, который отвечает потребностям большинства его жителей, ставить памятники тем героям, память о которых живет в их сердцах, отмечать праздники и придерживаться традиций так, как это делали их деды и прадеды, ходить в ту церковь, к которой тянется ваша душа. Путь к решению этой задачи лежит через децентрализацию власти и административную реформу. Делегирование прав определять собственную культурную политику органам местного самоуправления снимет существующее в этой сфере напряжение. Усиленная реальными успехами в экономике, она (культурная политика) быстро превратит Украину в современное европейское государство и если не сразу изменит способ мышления большинства наших соотечественников в пользу европейских ценностей, то по крайней мере сделает в этом направлении ощутимый шаг вперед.

Недавно я перечитывала литературный альманах «Дванадцятка», изданный во Львове при содействии уважаемого всеми нами мэтра Романа Иванычука. В сборник помещены произведения молодой львовской литературной богемы межвоенного периода. Книга является убедительным доказательством присутствия в нашей культуре целой плеяды талантливых писателей-урбанистов, в противоположность распространенному представлению об украинской литературе как сугубо сельской. Однако, читая того же Богдана Нижанкивского, я думала о том, что читателям с Востока, возможно, ближе и понятнее Хвылевый, Панч или Копыленко. Это проблема украинской литературы в целом или ее ценителей на Востоке и Западе? Думаю, нет. По крайней мере, в непохожести представителей литературных цехов этих двух Украин отсутствует конфликт, который мы наблюдаем в политической сфере, конфликт, спровоцированный политиками.

Наши предшественники пытались консолидировать общество вокруг национальной идеи, выстроенной на трагедиях украинского народа. Не получилось, поскольку само по себе знание о Голодоморе или сталинских репрессиях еще не означает, что общество, а не только его отдельные члены, готово экстраполировать эти подходы на всю украинскую историю. Не говоря уже об оценке деятельности руководителей национально-освободительной борьбы.

Вскоре мы будем отмечать 65-летие Великой Победы над фашизмом. Не все выйдут на военный парад, посвященный этому выдающемуся событию, и не все будут встречать этот праздник «со слезами на глазах». Но в отличие от предшественников, нынешнее руководство государства не будет заставлять местные общины организовывать массовые мероприятия по случаю годовщины. Кто захочет – выйдет в этот день с георгиевской лентой, и никто не должен мешать ему это сделать, как и заставлять других разделить с ним радость Победы.

Толерантность и понимание – две важные опоры европейской культуры. Христианство усиливает эту конструкцию призывом к любви. А что же власть? Власть должна всячески поддерживать эти проявления в обществе и делать все от нее зависящее, чтобы упомянутые моральные императивы стали сущностью взаимоотношений между членами общества.

Я помню ненависть, пылавшую в глазах женщин, которые после победы оранжевых набросились на меня и моего ребенка перед Михайловским собором. Правда, позже одна из них, встретив меня во Владимирском соборе, извинилась за то проявление неприязни, но я думаю, что такое не должно повториться ни при каких обстоятельствах, кто бы ни победил в Украине на президентских или других выборах. Свобода выбора как большое благо, дарованное человеку Богом, не может быть присвоена политиками во имя даже самых благородных целей.

Путь к гражданскому взаимопониманию лежит через признание со стороны властей права каждого на отличительные особенности и гарантирование реализации этого права действующим законодательством и независимым судом. Я знаю, что президент преисполнен решимости объединить общество и будет делать это путем преодоления бедности и поддержки широкой культурной автономии регионов. Галичанин может не бояться, что политика власти в языковой сфере претерпит какие-либо радикальные изменения. Просто его соотечественник из русскоязычного Луганска или Крыма будет иметь такие же права, как и он.

Исследуя историю Великобритании, Тойнби выделяет в ней пересечение трех планов социальной жизни – экономического, политического и культурного. При этом определяет, что каждый из них имеет границы своего распространения. Например, экономический охватывает чуть ли не всю освоенную человеком поверхность планеты. Примерно такая же картина и в политическом плане. Однако как только историк начинает анализировать культурную сферу, он приходит к выводу, что связи Великобритании с остальным миром намного скромнее и ограничиваются странами Западной Европы, Америки и некоторых стран южных морей с католическим и протестантским населением. «Но стоит внимательнее всмотреться в культуру этих народов, как мы обнаружим заметное влияние на них русской литературы, дальневосточной живописи, индийской религии», – отмечает Тойнби.

Украина ощущает на себе влияние многих культур, и русской прежде всего, оставаясь при этом вполне самодостаточной и самобытной. Тем более необходимо оставить ее гражданам возможность не задумываться над тем, в каком культурном слое они находятся. Только таким образом со временем в Галичине спокойно будут воспринимать тот факт, что Крым – преимущественно русскоязычный, а на Луганщине то, что «западенцы» не знают русского. И, возможно, тогда местные общины решат, что в этой сфере что-то нужно менять, и начнут возвращаться к идеям, которые в свое время под принуждением и потому безуспешно им пытались навязать из Киева.